Москва — это более коммерческая история, Петербург — про романтику и некое безумие стиля.
«РосБалт» продолжает цикл интервью «Питер глазами». Это взгляд на наш город тех, кто успел поездить по стране (или по странам), осел в Северной столице и может сравнить, в чем Санкт-Петербург выигрывает, а где отстает. Сегодня гость рубрики — Александр Ионов, саунд-продюсер и создатель клуба «Ионотека».
— Сколько лет ты занимаешься музыкальным продюсированием? Как пришел в профессию?
— С 14 лет я играл в любительских группах, первый опыт саунд-продюсирования появился в США 90-х, при попытках записать свою музыку еще до эпохи компьютеров. Все писали на пленку, живьем, в каком-нибудь гараже или на заброшенном складе. Несмотря на такие кустарные условия, именно тогда пришло понимание, как делается музыка, которую мы слышим на записи, а не вживую. Существует масса трюков: создание «стены» звука, наложение аудиодорожек, преднамеренное искажение звука, эффекты и многое другое. Позже я помогал записывать другие группы, с годами накопился опыт.
Нужно заметить, что продюсер и саунд-продюсер — разные профессии. Я — человек, который помогает воплотить идеи звука, облечь задумку в форму. Я не занимаюсь переговорами с фирмами звукозаписи, финансовыми и бюрократическими делами. Самое интересное для меня — это создание самой музыки, звука, образов. В этом мне помогает огромный опыт, в том числе и приобретенный в США, где я жил 15 лет.
Чем был обусловлен переезд в Петербург?
Стоит заметить, что я изначально петербуржец-ленинградец в пятом поколении, родился здесь, вырос у станции метро «Московская», где стоит памятник Ленину. В 17 лет я переехал в Сан Франциско с матерью, искавшей лучшей жизни, пока перестроечные демократы разваливали СССР. Так уж сложилось. В 2006 году я вернулся в Россию, в Петербург. Мне было 33 года, хотелось перемен, появилась усталость от довольно специфической жизни в США: обязаловка на толерантность, искусственное равенство, жесткая цензура в общении с женщинами. Все это очень напоминало поздний СССР с прогнившей идеологией в которую никто не верил. Позднее, уже находясь в России, я видел к чему это все привело — американское общество сошло с ума: они целуют ботинки чернокожим, людей бросают в тюрьмы за флирт с девушками, появилось 58 различных гендеров, а детям колют гормоны тормозящие половое развитие. Это какое-то безумие.
— Уезжали ты из Ленинграда, а вернулся в Петербург нулевых, что изменилось за то время?
— За 15 лет американкой жизни я приезжал в Россию всего два раза — навещал отца. Это случилось в 1998 году и 2004-м. Разница в этих визитах была колоссальной. Петербург 1998 года — достаточно плачевное зрелище. Помню Владимирскую площадь, угол Кузнечного переулка — все усеяно людьми (в основном — женщинами), продающими свои пожитки прямо на тротуаре, какая-то барахолка в самом центре города. А уж бедность и упадок были повсюду. Мне было 24 года, и я, конечно, был рад тому, что смог купить пиратский диск группы Radiohead за копейки, в то время как в США он стоил 20 долларов, а за полтора доллара там же можно было перекусить в китайской закусочной (музыка была дорогой!). Но в целом впечатление было гнетущее: хаос, бедность, какая-то неустроенность всего города, болезненная нервозность общества, да просто грязь на улицах.
В следующий раз я приехал в Петербург в 2004 году — и это был приятный шок. Город кардинально преобразился — все было чисто, ухожено, везде какие-то кафе, интересные заведения, всюду кипела жизнь. Энергетика стала более светлой, полной жизни. Именно тогда, на контрасте с Америкой, у меня появились мысли, что хорошо бы здесь остаться. Россия выглядела выигрышно и привлекательно, в отличие от версии времен правления Ельцина, да и тех же США, где на пути на работу я часто обходил палатки бездомных и валяющихся на асфальте наркоманов. В итоге в 2006 году я навсегда переехал в Петербург. Ни разу не пожалел об этом решении, хотя люди вокруг меня долгое время недоумевали.
«Здесь и дети, и родители с особенностями»: Питер глазами учителяУзнать подробнее
— Как начиналась карьера продюсера в Питере? Чего удалось достичь за минувшие годы?
— С начала 2010-х я организовывал концерты и вечеринки, сотрудничал с множеством независимых музыкантов. Несмотря на мою общую критику США, за годы жизни там я приобрел много полезных навыков, а также — уникальную свободу от стереотипов в области искусства и восприятия культуры. В России очень распространена удушающая форма снобизма, мешающая людям полностью реализовать свой потенциал. Люди зажаты стилистически, эстетически, все хотят выдерживать какие-то определенные рамки жанра, и эти же рамки связывают им руки. Я был первым организатором фестивалей в Петербурге внедривший метод «мэшапа» — когда на одной сцене мог оказаться и психоделический рок, и хип-хоп и какой-нибудь театрализированный панк-арт перформанс и даже шансон.
С 2012 года мною организованы сотни фестивалей и тысячи концертов, я создал свой клуб, который знают по всей стране, как колыбель андеграунда. Мои методы работы копировались московскими промоутерами: например, фестиваль «Боль» изначально был калькой фестиваля «Ионосфера» — эдакая «солянка» из стилей и направлений независимой музыки. Единственное отличие — в Москве все это обрело коммерческую окраску, были привлечены спонсоры, и вскоре, в погоне за выручкой, приглашены зарубежные артисты. В результате русские музыканты будто на разогреве у заморских гостей. Я же всегда делал упор на DIY-элемент — минимум коммерции и больше неожиданных решений, артистического безумия. Условные Стас Барецкий с его эпатажем и строгая пост-панк группа «Буерак» на одной сцене, очевидный мезальянс, но это стало вызовом линейному мышлению обывателей — эффект поразительный!
Развивался и лейбл Ionoff Music, где я в том числе создал и запустил карьеры многих артистов, в их числе Альбина Сексова, Гречка, группы «Эйфория», «Досвидошь», «Ритуальные Услуги». Сейчас я работаю с группами «Англия», «Мать Тереза», «Липс», Kiskin Zhar и другими, в основном это начинающие артисты.
— Как ощущается в целом Петербург по сравнению с другими местами, где приходилось жить и работать? Твои собственные наблюдения.
— Петербург — это уникальное место со сложнейшей метафизикой. Я это ощущаю в каждом дыхании, в каждой тени нашего города. Чтобы понимать это нужно мало-мальски знать историю. Изначально это ведь Новгородские земли, где проходил путь «из варяг в греки» — именно здесь западное впервые соприкоснулось с византийским, образуя уникальную закваску для будущей империи. Ну, а при Петре I случился уже кардинальный поворот от русского к западному — уникальный и порой трагический эксперимент над русской культурой, которая стала российской.
Все это наложило колоссальный отпечаток на Петербург. Здесь удивительная смесь триумфа нации и атмосферы упадка и тлена. Тут убили сына Петра Первого, царевича Алексея, здесь принял смерть император Павел I, погиб Пушкин, набережная канала Грибоедова обагрена кровью Александра II, Смоленское кладбище было основано на месте братских могил строителей первых гранитных набережных, потом Блокада — тысячи жертв и погибших. В тоже время именно здесь расцветало искусство, просвещение. Первый университет, триумф русской музыки и театра, Гоголь и Достоевский, Блок и Хармс. Петербург — это потрясающее место мистической силы, где ушедшее и потусторонее намертво переплетено с живым!
— Чем удивляют в общении и привычках петербуржцы?
— Я не уверен, сколько коренных петербуржцев на самом деле осталось в нашем городе, лично я не очень рад колоссальному наплыву людей из других регионов… Но это, разумеется, неизбежно, просто хочется немножко поворчать. Возможно, истинный петербуржец более интровертен и меланхоличен — в то время, как москвичи более агрессивны и предприимчивы? Осмелюсь такое предположить. Хочется вспомнить мою прабабушку, Галину Александровну, коренную петербурженку 1908 года рождения, я застал ее в живых еще ребенком, она говорила на языке дореволюционной России, например, слова «музей» или «револьвер» произносила через букву «Э». Так что петербуржцы бывают очень разными!
Большой город заставляет шевелиться: Питер глазами музыкантаУзнать подробнее«Это город семи пятниц на неделе»: Питер глазами московского антиквараУзнать подробнее
— Какие районы Петербурга любимые — и почему?
— Мне очень нравится район Пески, все эти Мытнинские, Дегтярные и Советские улицы — там особая атмосфера, немноголюдно и непарадно, создается иллюзия небольшого провинциального города, где приятно гулять. Я очень люблю Овсянниковский сквер, по проспекту Бакунина можно дойти до Невы. Еще Васильевский остров, где я долгое время жил, занимает отдельное место в моем сердце, ночные полупустынные линии, река Смоленка, кладбище — все это пропитано особенным вайбом.
— Чем музыкальные заведения Петербурга отличаются от тех, что ты видел за границей и других городах России?
— В России не сложилась эстетика «дайв-бара», как на Западе называют питейные заведения с потрепанным диковатым декором, без гламурного ремонта. Легендарный нью-йоркский клуб CBGB, откуда вышли Blondie, Ramones и Talking Heads, был именно таким задрипанным баром, куда в свое время перестали ходить даже любители музыки кантри. В результате там начали тусоваться будущие панки и нью-вейверы, зародился легендарный движ. Эстетика Lo-fi постепенно пробивается в России особенно среди подпольных рейвов, где ребята устраивают вечеринки в индустриальных помещениях, танцы среди расколотых кафельных стен. Но в целом такого очень мало. Любит наш бизнесмен-инвестор заказать кожаных диванов и сделать все «солидно» и по понятиям. В этом смысле наш клуб — уникальное исключение из правил. О наших туалетах ходят легенды, за 10 лет мы ни разу не повесили туалетную бумагу (хотя бесплатные салфетки в баре для разных нужд присутствуют) — у нас максимальный панк-рок и безумие! В постсоветской России это особый вызов обществу — ведь по комфорту туалетов у нас судят вообще обо всем, такой вот социальный феномен.
— Есть ли какая-то особенная черта у петербургской публики, посещающей концерты? Какие виды напитков наиболее часто заказывают, есть отличия в предпочтениях в сравнении с другими городами?
— О различиях по городам все уже сказал Сергей Шнуров в своей песне «В Питере пить!», причем очень подробно. Какие «петербургские особенности» я могу подметить, когда большинство студентов, посещающих рок-концерты, прибыли к нам из Перми, Торжка или Новокузнецка? И снова я вспоминаю свою прабабушку, царствие небесное! Она мне рассказывала, как после войны, после Блокады, Ленинград наводнился людьми, которые мозолили взгляд коренных жителей. Это были беженцы из разрушенных немецкими захватчиками сел и деревень. Неопрятные личности сидели на корточках на Невском проспекте и лузгали семечки, разбрасывая шелуху. Кажется, ужасная картина, правда? Но уже через несколько лет эти люди превратились в петербуржцев, на них повлияла общая атмосфера нашего города: театры, музеи, библиотеки. Уже к середине 50-х никто на корточках на Невском не сидел. Вот такие бабушкины истории. Будем надеяться, что сила нашей петербургской культуры не иссякла.
— Как сейчас в Петербурге обстоит дело с по-настоящему интересными концертами?
— Все у нас в порядке с концертами, я считаю. Наверное, можно пожаловаться на отсутствие зарубежных исполнителей, но это совершенно отдельная тема — и всем понятно, что сейчас не время для такого. Я, кстати, периодически предлагаю малоизвестным иностранным артистам приехать в Россию. Небольшие бюджетные концерты. Но они как огня боятся таких предложений. На Западе бушует «культура отмены», за визиты в Россию артистов моментально уничтожат, лишат статуса, возможности существовать — вот такие реалии «прогрессивного Запада», очень грустно. Я же считаю, что приехать сейчас из Германии в Россию — это настоящий панк-рок и пощечина заурядности бытия. Ну что ж, нам остается лишь принять такой расклад вещей.
— Какие петербургские выдающиеся музыкальные проекты оказали реальное влияние на российские и мировые музыкальные тенденции. Какие современные музыканты, лейблы и продюсеры идут по тому же пути?
— Практически весь русский рок связан с Петербургом. Святая троица русского рока — «Аквариум», «Алиса» и «Кино» — это ведь все ленинградский рок-клуб, и вся эта тусовка. Вполне себе активные в наши дни петербургские группы «Аукцыон» и «Пикник» — тоже классика русской рок-музыки, как ни крути. Иногородние музыканты Юрий Шевчук и Вячеслав Бутусов осели в Петербурге еще в 90-х, их выбор очевиден: Петербург — место силы. Ну и, конечно же, Сергей Курехин — настоящий пророк постмодернизма с его «Поп-механикой». И это исключительно петербургское явление, которое еще предстоит всячески детально изучать и вводить в образовательные программы — как часть истории русской культуры. Что касается современных групп из Петербурга, список будет просто огромным, смысла упоминать названия не вижу.
— Какие можешь назвать отличия музыкального бизнеса Петербурга и Москвы?
— Москва — это всегда более коммерческая история. Петербург больше про романтику и некое безумие стиля, это отчаянность и эдакая юношеская депрессия. В Москве никогда не возникла бы группа «Химера» из 90-х. В Москве много хороших талантливых музыкантов, очень деятельных, пробивных, но отсутствует та самая метафизика, о которой я говорил чуть раньше, нет этой «сломанности», фирменного «тлена» Петербурга. Лично мне, очевидно, что спасение русской рок-культуры придет с Севера!
— Можно ли в Петербурге вырастить из себя всероссийского музыкального артиста? Или для этого все равно придется когда-нибудь ехать в Москву?
— Конечно можно, и это случается довольно часто. Но и отрицать важность контактов в Москве было бы глупо. Да, на каком-то этапе придется поездить, поконтактировать с какими-то людьми в столице. Но это не означает, что человек перестает быть петербуржцем. Петербург — это все-таки что-то в области душевной субстанции, это что-то внутри человека. Это и низкое небо, и влажный воздух и полумрачное все круглый год — сомневаюсь, что подобного состояния можно как-то избежать, думаю это уже пожизненное!
Евгений Богучарский